Публикуем размышления профессора, доктора географических наук В.А. Шупера, посвященные процессам происходящим в современной высшей школе.

Заведующая кафедрой, умная и остроумная дама, всегда безупречно одетая и столь же безупречно владеющая собой, причем безо всяких видимых усилий, открыла заседание кафедры в прескверном расположении духа. Только что закончилось бурное заседание ученого совета факультета, на котором было объявлено о сокращении нормативной нагрузки преподавателя за руководство курсовыми работами с 10 час. до 1 час. На консультацию по курсовой работе отныне отводится …6 мин. И это в Российском университете дружбы народов, который изначально создавался для обучения иностранных студентов, далеко не всегда свободно владеющих русским языком!

Несчастные сотрудники, получившие обухом по голове, уже почти не отреагировали на другую замечательную инновацию: штат кафедры сокращается на 2,5 ставки, причем безо всякого уменьшения объема работы. Некоторые сразу же предложили себя в жертву, но заведующая не пожелала расставаться с проверенными товарищами по работе и предложила решение мудрое и справедливое: перевела себя и других штатных сотрудников на 0,7 ставки, а совместителей, работающих в НИИ, вроде автора этих грустных строк, с 0,5 ставки на 0,1. В полуобморочном состоянии сотрудники написали заявления с просьбой перевести их на 0,1 ставки, впрочем, 0,1 или 0 для них было уже почти безразлично.

Собственно говоря, душевная драма преподавателей – только от недомыслия, ведь ничего из ряда вон выходящего отнюдь не произошло. В университете давным-давно увеличивают нагрузку на преподавателей, загружая их совершенно бессмысленной и бесполезной работой. Это, например, написание пресловутых учебно-методических комплексов (УМК), объем которых может доходить до 150 стр. и в которых надо прописать все детали учебного процесса, включая номер аудитории на несколько лет вперед! Только заведующий кафедрой может оценить действительный уровень преподавания, но ему эти комплексы не нужны совершенно, ему достаточно посидеть на лекциях и семинарах. Если чиновники из ректората возомнили, что они могут нас контролировать с помощью этих УМК, то им это совершенно не по уму, поскольку преподавателям и ученым следует доверять, так же как и врачам, либо не прибегать к их услугам. Контролировать врачей могут только другие врачи, причем еще более компетентные. Если руководящие нами светлые гении считают, что они таким образом смогут распространять наши курсы на бескрайних просторах Родины, то им следует ознакомиться хотя бы с концепцией неявного знания М. Полани. Тогда даже до них дойдет, что без нас все равно ничего не передать, а с нами не нужны никакие УМК.

Впрочем, вполне можно допустить, что руководство не столько невежественно, сколько цинично. В МГИМО преподаватели иностранных языков должны писать после каждого устного экзамена кому и за что они снизили оценку. Стремление сделать оценку знаний студентов более объективной можно только приветствовать, но зачем тогда эта дурацкая писанина? Разве не лучше во всех отношениях вести аудиозапись экзамена и прослушивать ее в спорных случаях? Увы, чиновники привыкли работать с бумажками, а не с аудиозаписями, причем их диктатура стала еще нелепей и унизительней, чем в свое время диктатура пролетариата.

Столь же гнусно и с, казалось бы, самой возвышенной сферой творчества – научными исследованиями. Ректорат требует от преподавателей публикаций, причем исключительно в ВАКовских или зарубежных журналах, не давая при этом на научную работу ни времени, ни денег. Научная работа не учитывается в нагрузке научно-педагогического сотрудника, проректор и декан одобрительно кивают, когда заведующая кафедрой говорит с нотками укоризны в голосе, что преподаватели на свои деньги ездят на научные конференции. Профессору для переизбрания на должность надо опубликовать монографию объемом не менее 10 авторских листов, причем не в РУДН, который не желает тратить на это деньги. «Кому нужна Ваша книга!»  – отвечает ректор пожилому бедно одетому профессору, спросившему, не может ли ее издать университет, где он, в конце концов,  работает долгие годы. Позиция ректора проста, чтобы не сказать примитивна – если книга представляет ценность, автор найдет издательство и заключит с ним договор. Но если не представляет, то зачем ее вообще издавать?

Существуют четыре номинации для избрания профессором РУДН: профессор-методист, профессор-исследователь, профессор международного уровня и профессор-организатор. Последний должен принести родному университету не менее 5 млн. руб. и тогда университет будет предельно невзыскателен к его научным достижениям. Вот с этого и надо было начинать! Руководство интересуют только деньги, а ради них нужны рейтинги. Никакая наука не нужна, нужна ее имитация, во имя которой преподавателей заставляют публиковаться в каких-то сомнительных журналах, входящих однако в заветный список, издавать свои статьи и книги на свое скромное жалованье, из него же оплачивать свое участие в конференциях и т.д. и т.п. О каких знаниях студентов может идти речь, если декан строго-настрого запрещает отчислять кого бы то ни было без его одобрения, если лекции срываются из-за неявки студентов, в то время как у первого проректора главная забота – проверять, все ли вывешено на сайтах, например, есть ли там рейтинги успеваемости (как будто студенты не знают своих оценок)? Если все вывешено, то тогда уровень образования будет заведомо высоким.

Разве не удивительно, что нобелевскую премию можно получить без монографии, а переизбраться профессором на очередной срок нельзя?! Характерно, что в Институте географии РАН, где имею честь работать уже 35 лет, подобные требования могли бы вызвать только сарказм. Потому что в институте еще жив дух науки и существует «гамбургский счет». Потому что на заседаниях ученого совета заслушиваются и обсуждаются научные доклады и дело чести сотрудника, претендующего на высокий социальный статус в научном сообществе, выступать с докладами на ученом совете с той периодичностью, которая соответствует темпам его исследований, но по возможности все же не слишком редко.

Как сказал академик Л.А. Арцимович, в научной политике наша единственная опора – просто интуиция и здравый смысл. Когда нет ни того, ни другого, совершенно необходимы длинные списки публикаций, хотя на вес принимают только макулатуру, индексы цитирования, импакт-индексы и всякие подобные «показатели», якобы позволяющие руководить наукой тем, кто не является ученым по призванию и роду занятий. Кстати говоря, научный фальсификат прекрасно проходит все эти бумажные фильтры, чему последний пример – головокружительная научная карьера Ф.И. Шамхалова, защитившего кандидатскую диссертацию всего через год после окончания какого-то сомнительного вуза, ныне уже не существующего, докторскую – еще через три года, а на следующий год уже получившего профессорский аттестат, непонятно когда успев подготовить 5 кандидатов наук, что требуется для присвоения этого ученого звания по специальности, а не по кафедре. Характерно, что после ареста этого Кейнса XXI в., его бывший начальник, экс-министр образования и науки, ныне помощник президента  А.А. Фурсенко дал высокую оценку деятельности выдающегося экономиста на посту руководителя департамента министерства и председателя ВАКа, хотя его-то диссертации следовало бы проверить в первую очередь. Впрочем, почтеннейший А.А. Фурсенко заверил, «что Шамхалова проверяли» (цит. по http://www.vedomosti.ru/career/news/8846621/eksmin…).

Было бы наивно считать, что гротескная ситуация в РУДН – результат «перегибов на местах», тем более что ректор, В.М. Филиппов, долгие годы был министром образования, а сейчас назначен руководителем департамента министерства и председателем ВАКа. Выступления нашего премьера по вопросам науки и высшего образования так же чудовищно некомпетентны, как и решение об увеличении территории Москвы в 2,35 раза с приданием городу совершенно нелепой формы. Понятно, что и от Сколково пользы будет не больше, чем от расширения Москвы. Чудовищны по своему цинизму сетования премьера на неконкурентоспособность отечественных ученых. Разве у нас такие же возможности для участия в международном сотрудничестве/соперничестве, как у наших западноевропейских и североамериканских коллег?

Между тем речь вовсе не идет о том, чтобы дать нам денег на исследования, помочь с переводом наших статей на английский, направить на конференции и стажировки в ведущие научные центры. Вместо этого предлагается укрепить вузы и НИИ зарубежными учеными, хотя обойдется это во много раз дороже, а толку будет во много раз меньше. Люди, глубоко чуждые науке по складу ума, не могут или не желают понять ту совершенно очевидную любому нормальному ученому истину, что по-настоящему выдающихся ученых, увы, немного и к нам они не приедут дольше, чем на несколько дней ни за какие деньги. Достаточно вспомнить отказ, причем весьма саркастический, лауреатов Нобелевской премии по физике за 2010 г. А.К. Гейма и К.С. Новоселова от приглашения в Сколково. Настоящих ученых вообще трудно купить, они крайне заняты своими исследованиями и не любят от них отрываться. К нам поедут посредственности, озабоченные заработком и послужным списком.

Был у нас полгода на кафедре профессор из Штутгарта, рассказывавший нам с очень ученым видом о том, что мы знаем лучше него. Это не создавало проблем, коль скоро зарплату ему платил какой-то немецкий фонд, но каково будет, если подобному светочу свой, российский вуз будет платить больше, чем всем остальным на кафедре, вместе взятым? Будет ли он сам чувствовать себя комфортно или будет постоянно жаловаться руководству на критику коллег, которых обязательно надо будет приструнить не совсем демократическими и совсем не научными методами? Ведь и штутгартский профессор реагировал довольно болезненно на наши вопросы, которых могло бы быть гораздо больше. Но наши идеологические противники не столько невежественны, сколько циничны. Наука как таковая их не интересует вовсе, их интересуют рейтинги, а для повышения места в рейтингах нужны приглашенные профессора, уровень которых определяется с помощью других рейтингов, также не выдерживающих никакой критики и потому ей не подлежащих.

Интеллектуальное убожество наших реформаторов – результат принятия бесхитростного принципа: главное – держать покрепче Запад за хвост, а уж он-то знает куда бежать. Потому у них всегда много новых идей, но при этом ни одной собственной. Потому они считают, что в нашей стране ничто не может, а, главное, и не должно быть лучше, чем на Западе. Потому заимствуется все худшее, поскольку лучшее заимствовать гораздо трудней. Если в Европе и США системы, сходные с нашим ЕГЭ, имеют и достоинства, и недостатки, по крайней мере, они не коррупционны, то у нас нет и этого, что всем хорошо известно.

Между тем чудовищное невежество нашей молодежи, которую больше не учат, а натаскивают на ЕГЭ, уже не перспектива, а ужасная реальность. …Экзамен по дисциплине «Политическая карта мира» (специальность – государственное и муниципальное управление). Вопрос: изменения политической карты Европы после Первой мировой войны. Стремясь хоть что-то вытянуть из студентки, спрашиваю, в каком году была Октябрьская революция.

— В 1907.

— Что-о-о???

— Ну в 1927. Извините, у меня плохо с датами.

Не найдя на меня управу в деканате («Экзамен же по географии, а не по истории»), экзаменуемая решила по-человечески объяснить, что не сдавала по истории ЕГЭ. О таких случаях, любезные читатели, любой преподаватель будет рассказывать вам столько, сколько вы пожелаете слушать. Иногда приходится учить вычислять проценты студентов экономического факультета, прошедших сито ЕГЭ. Раньше такого не было.

Другой подобный пример – реформа высшего образования. Совершенно стихийно в нашей стране сложилась система, наилучшим образом отвечающая потребностям отечественного рынка труда и рынка образовательных услуг – это традиционная подготовка специалистов, как правило, на протяжении пяти лет, в сочетании с «болонским процессом», знаменитыми 4+2 (бакалавриат и магистратура). Возможность выбора создавала огромные преимущества для студентов. Ориентированные на работу за границей или в российских филиалах иностранных фирм, а также стремящиеся максимально повысить капитализацию своих дипломов без обучения в аспирантуре, выбирали «4+2». Более традиционно настроенные студенты, и их было подавляющее большинство, предполагали продолжить учебу в аспирантуре, либо работать в российских компаниях или на государственной службе и выбирали традиционные «5». Теперь этому бардаку в нашей исключительно упорядоченной стране решительно положен конец – бизнесу предложено сформировать спрос на бакалавров. Насколько они ему нужны в условиях катастрофического падения уровня образования  – это уже его проблемы, как, впрочем, и все остальное.

Между тем на Западе мыслящие люди смотрят в будущее безо всякого оптимизма. Они говорят нам, что главная причина всех кризисов – отсутствие общепринятых представлений о желаемых и необходимых социальных институтах. В 90-е гг. они настоятельно рекомендовали нам не ломать советскую систему образования, по их мнению, совсем не плохую. Попытка проведения радикальной, но недостаточно продуманной реформы среднего и высшего образования, причем не такой бездарной, как у нас, стоила президентского кресла Н. Саркози. На что надеются наши демократические реформаторы? На то, что у нас голоса можно будет подсчитать не так как во Франции, а так как нужно? Нашей стране совершенно не подходит американская модель организации высшего образования, поскольку эта страна всегда покрывала провалы своей средней и высшей школы за счет импорта мозгов. Западная Европа тоже идет этим путем во все большей мере. Россия же не имеет и не будет иметь такой возможности. Нам надо готовить гораздо больше высококвалифицированных специалистов, чем это требуется для развития страны, закладываясь на их неизбежный отток в более благополучные страны.

При этом высокий уровень высшего образования требует мощной фундаментальной науки. Не случайно состоятельные финны едут учиться в ведущие университеты США и Западной Европы, хотя среднее образование у них гораздо лучше, чем в этих странах. Между тем потребительское отношение к науке, всячески культивируемое в нашей стране, вполне отвечает менталитету реформаторов, гораздо худших временщиков, нежели деятели брежневского застоя, но лишает всякой перспективы страну. Чтобы раз и навсегда покончить с разговорами о катастрофическом отставании отечественной науки, надо смахнуть с пьедестала общенаучного лидера экономику с ее псевдонобелевскими премиями и восстановить физику, которой это место принадлежит по праву. В сфере экономических исследований наша страна действительно всегда очень отставала, а наша высшая школа сейчас массами выпускает полуграмотных экономистов, но причем здесь отечественная наука в целом? Если нобелевский лауреат по экономике 2008 г. П. Кругман призывает вытаскивать экономику из кризиса, наращивая бюджетные расходы, а лауреат 2005 г. Р. Ауманн с ехидцей рекомендует ему делать это на свои деньги, а не на деньги ни в чем не повинных налогоплательщиков, то это ли идеал объективного научного знания? С какой стати мы должны следовать за нашими реформаторами, жульнически заменившими преклонение перед научной истиной поклонением деньгам, которое им гораздо приятней и полезней?

Следует хорошо представлять, что существование демократии с необходимостью требует наличия публичной сферы, по Ю. Хабермасу, в которой люди служат непосредственно обществу, а не государству или бизнесу. Именно сужение публичной сферы рассматривается многим авторами как важный фактор, способствующий закату западной демократии. В советские времена ее функции в большой мере выполняла именно наука, ставшая наиболее крупным поставщиком диссидентов. Во всех общественных движениях, например, за спасение Байкала, ученые и писатели играли ведущую роль. Стремление государства подмять под себя и науку, и высшее образование – это глубоко антидемократическое стремление, развитие демократии, наоборот, требует уважения к Академии наук, углубления автономии университетов, которые сейчас министерство может сливать и разливать по собственному хотению, признавая их неэффективными на основе критериев, не выдерживающих никакой критики. Только тогда в стране будет подлинно независимая экспертиза, будет интеллектуальный климат, не допускающий осуществление совершенно безумных проектов, вроде тех, которые уже упоминались в статье.

Академик Р.В. Хохлов, возглавлявший МГУ в трудные годы брежневского застоя, поднялся на должность ректора с должности декана физфака. В этом качестве он преобразовал подготовку специалистов на своем факультете, сделав упор на овладение фундаментальными знаниями и развитие творческих способностей. Хохлов говорил, что постоянно получает нарекания от руководителей организаций, в которые приходят работать его выпускники, за то, что те ничего не умеют делать и их приходится всему учить. То ли дело выпускники МВТУ и других технических вузов! Это – готовые специалисты, которых можно сразу же употребить в дело. Хохлов спокойно воспринимал подобные нарекания, поскольку знал, что в дальнейшем они сменятся комплиментами, ибо питомцы его прекрасно проявляли себя, когда надо было решать нестандартные задачи, когда круто менялась тематика исследований и разработок, когда требовалось осваивать новые представления и методы.

Нелепая смерть Хохлова в 1977 г. в результате травм, полученных при восхождении на Памире, остановила глубокие преобразования в МГУ, который стал дрейфовать в том же направлении, что и страна в целом. Но сейчас стране надо вернуться именно на этот путь, поскольку другого пути в достойное будущее у нее просто нет. Вместо мелкого натаскивания на ремесло в ущерб фундаментальным знаниям надо развивать творческие способности студентов, которые позволять им адаптироваться к изменениям в быстро меняющемся мире. Университет – не бухгалтерские курсы. Недаром мудрая британская традиция предписывает никогда не отказывать при найме на работу выпускникам Оксфорда и Кембриджа, окончившим с отличием. Предполагается, что такие люди способны на многое.

Этот путь, которым шел Р.В. Хохлов, которым шли наши учителя, не для спринтеров, а для стайеров. Им не пойдут временщики, горизонт которых не простирается даже до ближайших президентских выборов, поскольку до них еще целых пять лет. Но, только дав решительный интеллектуальный отпор нашим реформаторам, можно дать и достойный ответ на вызовы времени, опираясь при этом на мысли и дела великих предшественников, самым внимательным образом изучая зарубежный опыт, но подвергая его строгому и справедливому суду на основе собственных представлений о должном и сущем.

В условиях катастрофического снижения интеллектуального уровня, в том числе и на Западе, где замечательный прогресс в методах исследований зачастую сочетается с глубоким теоретическим застоем именно в результате пренебрежения к фундаментальной науке и засилья сугубо прикладной тематики, такой «разворот над Атлантикой» позволил бы резко повысить конкурентоспособность отечественного высшего образования. Ведь мы всегда были интересны и коллегам, и всем мыслящим людям за рубежом своими самобытными поисками, а не более или менее посредственным подражанием зарубежным образцам. Это, конечно же, потребует огромных сил, длительного времени и не иссякающего вдохновения. Едва ли в этом заинтересованы те, у кого на Западе активы, а часто и семьи, но это совершенно необходимо тем, кто не собирается уезжать из страны и уходить из науки и высшей школы. Возьмем из прошлого огонь, а не пепел!

В.А. Шупер,

профессор, доктор географических наук